Про детские травмы и размышления о профессии.

Не так давно наткнулась на текст в уважаемом психологическом журнале и поймала себя на мысли, что я бы к такому специалисту не пошла.

Цитата из текста: «Советский роддом, депрессивные, пьющие или много работающие родители. Воспитание бабушкой. Рождение второго ребенка, когда старший остается на вторых ролях. Пионерлагеря. Холодная безэмоциональная обстановка в семье, где самым важным является накормить и одеть ребенка – и это по умолчанию значит «быть хорошим родителем». И что в итоге? Почти каждый второй (если не первый) человек в кресле психолога обнаруживает у себя травму покинутого/отверженного.»

Знаете, бывает такое чувство, когда ты видишь, что передергивают и точно знаешь где, и задумываешься – это человек говорит о том, чего не знает, у него плохо с аналитикой или он просто в шорах предубеждения?

В комплекте вроде бы все звучит убедительно и похоже на правду, но если посмотреть ближе, то получается, что частный случай натянули на все народонаселение страны и сделали выводы.

Во-первых, травма отвергнутого и травма покинутого — это не одно и то же. Это 2 разные травмы. И если травма отвергнутого всегда материнская, то травма покинутого — это родитель противоположного пола.

Во-вторых, даже пьющие или многоработающие родители не всегда и не обязательно депрессивные. Опять, что значит пьющие? Это алкоголики или люди, которые могут выпить или даже выпить много в праздники или по какому-то поводу? Это несколько разные вариации родителя. И даже родитель-алкоголик внезапно может давать ребенку достаточно любви и вырастить в ребенке те самые опоры. Хотя такое бывает редко, но бывает.

Про пионерлагеря это меня прям позабавило. В моем детстве меня в лагеря не отправляли, а все вокруг ездили — и как же я им завидовала! Потому что там была другая жизнь, походы и приключения, новые друзья. Когда тебе 7 и больше, социализация важна и нужна не меньше, чем родительская любовь. А если с родительской любовью все в порядке, и она есть по умолчанию, то тебе этого внешнего мира нужно даже больше.

Холодная безэмоциональная обстановка в семье… Наверное, у кого-то так и было, но вовсе не у всех. Более того, безэмоциональность сейчас растет. Собственно, запрет на эмоции со стороны социума никуда не делся. В этом отношении поколению 70-х повезло больше, чем практически всем последующим поколениям. К 70-м уже прошли и восстановление страны после войны, и народ начал накапливать ту самую подушку безопасности, и эта самая безопасность чувствовалась. Ощущение безопасности у родителей давало детям тот самый ресурс, когда в будущем не страшно, а интересно. Когда мир безопасен — ты радуешься чаще, улыбаешься чаще, проявляешь эмоции чаще.

Когда твой мир безопасен — он становится интересным, и радостным, и волнующим, и наполненным всякими другими эмоциями. И ты их выплескиваешь наружу, просто потому что безопасность — это когда ты уверен, что ничего плохого не случится, а если и случится что-то, то ты с этим все равно справишься.

Скажем так, у тех самых рожденных в советских роддомах жизнь не была безоблачной, но уровень стресса был сильно ниже, чем сейчас. Более того, там еще на руку было отсутствие технологий и интернета. У значительной части населения работа была физической и ты видел результат своего труда. Физические нагрузки перерабатывали как минимум часть психологического напряжения, а когда ты перерабатываешь через физ. нагрузки стресс и еще и в добавок к этому видишь результат своего труда, у тебя формируется позиция — я могу и я достоин. Кстати — еще один плюс в копилку советского союза — это образ достойного человека, который формировался в государстве.

Что касается «накормил, напоил — уже хороший родитель». В психологии «достаточно хороший родитель» — это тот, кто защитил, накормил, обул-одел, обнял, когда надо, а когда надо и по жопе настучал. Почему? Потому что напоил, накормил, обул, одел — обеспечил выживание; защитил — создал безопасный мир, обнял — оказал поддержку, проявил любовь, настучал по жопе — установил правила, обязательные для исполнения, и показал, что бывает, если правила нарушить. Последнее, правда, работает только если ребенку установили запрет и наказали не вообще, а за нарушение именно этого запрета, в непосредственный момент нарушения запрета и/или когда обнаружили, и объяснили за что его наказывают. Тогда это приводит к пониманию — так делать не надо — прилетит. И тогда ребенок научается осознавать, что правила нарушать не стоит. И воспитывается привычка отвечать за свои поступки, и в отношении этих людей не приходится говорить «Ониждети».

Что касается травмы отвержения (как и 4 остальных детских травм), да, она есть у всех, в той или иной степени, у кого-то сильная, у кого-то не очень. Это не зависит от государственного устройства, это зависит от уровня чувствительности ребенка и от объема любви и принятия, который ребенок получает в первые 3 года жизни.

И у одного ребенка в одной и той же семье она может быть проявлена сильнее, а у другого в сильно меньшей степени. Просто потому, что чувствительность у каждого человека индивидуальная, запросы на определенные проявления любви тоже индивидуальны. И что для одного будет трагедией, второй может и не заметить или отмахнуться.

Далее, советский роддом, как, впрочем, и любой другой – мед. учреждение. Где-то с нормальными врачами, где-то с обозленными и замордованными — кому как повезет. У меня барышни, которые рожали в прошлом году, психологические травмы получали в современных женских консультациях, ибо натыкались на хамство и непрофессионализм. И тут же рядом натыкались на совершенно другое отношение и профессиональную помощь. Люди, к сожалению или к счастью, ничуть не меняются. Есть и те, кому хватает эмпатии и те, кто ее душит в зародыше, потому что без нее проще.

Дальше, про депрессивных…

Депрессия – это психическое расстройство, основными признаками которого являются сниженное, угнетённое, подавленное, тоскливое, тревожное, боязливое или безразличное настроение и снижение или утрата способности получать удовольствие. Обычно в этом состоянии присутствуют также некоторые из следующих симптомов: сниженная самооценка, потеря интереса к жизни и к привычной деятельности, неадекватное чувство вины, пессимизм, нарушение концентрации внимания, усталость или отсутствие энергии, расстройства сна и аппетита, суицидальные тенденции.

Тяжёлые формы депрессии характеризуются так называемой «депрессивной триадой»: снижением настроения, заторможенностью мышления и двигательной заторможенностью. По факту это описание накопленного стресса, который развился в клиническую картину. Если обратиться к статистике, то количество современных людей, сидящих на антидепрессантах, свидетельствует о том, что в современном мире стресса сильно больше, чем в те самые годы эпохи соцреализма. Например, сейчас в РФ один из основных страхов граждан – страх потери работы. Он непосредственно связан с выживанием, т.е. мы вернулись к витальной стадии — к выживанию. По статистике в современной России 61% россиян боятся потерять работу. Кстати, весьма обоснованный страх. Знакомые, которые оставались без работы, тратили в среднем 6-12 месяцев, чтобы найти что-то подходящее.

В СССР ты не мог остаться без работы. У человека было больше шансов сесть за тунеядство, чем оказаться без работы. Более того, минимальная зарплата не давала безбедное существование, но давала возможность жить нормально, не голодать и не ходить в обносках.

Минимальную зарплату получали люди вообще без образования на непыльных работах, типа учетчица, или контролер чего-нибудь. Причем, независимо от географической точки, оклад был таким хоть в Москве, хоть Чебоксарах, хоть в Ханты-Мансийске Т.е. если у тебя было образование, то ты автоматически получал больше. Если у тебя не было образования, то тебя при первой возможности отправляли его получать. Если у тебя не было образования, но были мозги и ты их проявлял, то тебя все равно двигали по служебной лестнице — ибо мозги и желание работать ценились. И чтобы тебя уволили, ты должен был серьезно накосячить. В картине мира советского человека работа была всегда. По факту, мир был довольно безопасным и стабильным.

Когда твой мир стабилен, то депрессия — это не твой диагноз. Когда твой мир стабилен и достаточно безопасен, ты, в целом, можешь себе позволить действовать, ставить цели или добиваться чего-то в жизни. Опять таки, таких социальных лифтов как в СССР не было ни в одной стране мира.

Идем дальше. Пьющие родители… В доме, в котором мы жили было 112 квартир. И в соседнем доме еще 60. Только в одной семье был условно пьющий отец. Он не то чтобы пил постоянно, он выпивал не чаще чем другие, но когда он выпивал — становился агрессивным. Один из 112 семей. Правда, мы жили на юге. В центральных и северных частях России пьют традиционно больше, просто потому, что это северный тип потребления — чем холоднее, тем больше пьют крепкого алкоголя.

Кстати, по статистике больше всего пьют малообеспеченные люди и люди с высоким достатком. А средний класс пьет мало. Более того, по статистике на 10% самых активных потребителей алкоголя приходится 50% всего потребления. Т.е. это далеко не каждый второй и уж тем более не каждый первый. Да, пили много, хотя и тут тоже динамика была разная, то потребление росло, то оно снижалось. Но абсолютный рекорд в потреблении алкоголя — это 90-е годы и исторический максимум — 18 литров алкоголя на душу населения. Так что далеко не у всех были пьющие родители, и совсем не у всех были родители алкоголики.

Почему пьют? Мужчины пьют потому, что у них устоявшиеся сценарии снятия стресса — секс, алкоголь и драка. Женщины пьют, когда ситуация им кажется безвыходной, и тогда они пытаются сбежать в иллюзии или в состояние, когда ничего не чувствуешь. И у тех, и у других это попытка сбежать от реальности туда, где этой неприятной реальности нет. И да, причины формирования зависимостей всегда лежат в детских травмах. Скажем так, есть травма покинутого — человек будет формировать зависимости, кто-то алкогольную, кто-то наркотическую, кто-то трудоголизм, кто-то зависимые и созависимые отношения.

Но сначала травмированные люди рожают детей и передают им травму дальше по наследству, а потом они или попадают в ситуации, когда перестают справляться со стрессом и начинают пить или все-таки удерживают контроль над собой и пить не начинают, а формируют другие виды зависимости. Опять таки, к «проклятому совку» или любому другому государственному устройству это вообще отношения не имеет. Ну например, я работаю с этими самыми детскими травмами, и рожденным в СССР в кошмарном сне не приснится уровень травм у деточек начала 2000-х. Кроме того, если бы какое-то гос. устройство защищало бы своих граждан от детской травматики, то были бы страны, где жили бы исключительно счастливые люди. А мы наблюдаем, что есть более или менее обеспеченные страны, но вот чтобы счастливые… Точнее, там, где солнца больше — люди чувствуют себя счастливее, чем там, где его мало. Но это не про государства и гос. устройство.

Воспитание бабушкой… Нуууу, наверное, бабушки бывают разные, но тут московские психологи проводили исследование и выяснили, что у детей, которыми много занимались бабушки, на 40% выше творческий потенциал, они легче и проще находят нестандартные решения. Проблема тут не в бабушках и дедушках, а в том, чтобы родительской любви хватало. И даже не в количественном выражении, а в качественном.

В нашей семье как-то так получилось, что родители всегда были на стороне детей. Потом нам могло нагореть, если сами виноваты, но и папе и, в большей степени, маме хватало здоровой агрессии и той самой любви к деточкам, чтобы становиться на нашу сторону в противодействии с внешним миром. Это формирует у ребенка чувство безопасности мира и создает опоры. Если мир безопасен, то я в нем могу действовать. А там, где родитель слаб и не в состоянии защитить ребенка от внешней угрозы, он транслирует ребенку «я слабый, а мир большой и агрессивный», и ребенок остается с этим самым агрессивным миром один на один.

Тогда у ребенка формируется ощущение, что родитель его отверг и покинул — «когда ты мне нужен, когда мне нужна твоя любовь и защита, тебя нет рядом, или ты отказываешь мне в защите, отказываешься создать для меня безопасный мир». И мир становится страшным и опасным. А когда мир страшный и опасный, а я слаб, то ребенок начинает прятаться и замирать. И доминирующей стратегией становится — замри, спрячься, сделай вид, что тебя нет, тогда тебя не заметят и оставят в покое. И базовой стратегией становится — замри. А когда человек прячется и замирает, или убегает, то он не может ни действовать, ни чего-то добиваться и в результате действий формировать позицию победителя, ни создавать себе опоры самостоятельно.

И дальше, когда этот ребенок вырастет, он начнет создавать зависимости, потому что будет искать кого-то, кто будет для него сильным любящим родителем, который обеспечит этот самый безопасный мир. И каждый раз будет не находить этого родителя, просто потому, что этот кто-то все равно не сможет стать родителем, ибо родитель у тебя уже есть.

И каждый раз, не найдя ту самую родительскую любовь, человек будет убеждаться, что мир — это клоака, и создавать свою версию своей жизни исходя из убеждения, что мир — это опасное место, я слаб и никому не нужен, и никто меня никогда не будет любить так, как мне надо. И что в опасном мире надо бороться за выживание. В общем, мы вернулись снова в витальную функцию — выживание.

Что меня зацепило в этом куске текста? Некая безаппеляционность и, вследствие этого, безвариантность жизни. Когда кто-то декларирует, что это так и никак иначе, то в его мире реальность не может быть иной. А мир изначально на каждый вдох содержит миллион вариантов выдоха, миллион вариантов выбора, и энное количество альтернатив любому выбору. Но когда человек определяет для себя некую безальтернативную реальность — это его мир, его решение, его выбор. Это его мир и его правила.

Но вот когда специалист жестко припечатывает мир окружающих, он по факту задает параметры чужого мира, обрекая владельца этого другого мира на безальтернативность и отсутствие выбора в его жизни. И вот тут возникают вопросы…